Ваши имя:
Пароль:
О вещах, приносимых в храм

Ответ на вопрос принимают ли в храме ненужную более одежду и вещи

О приходском Реабилитационном центре

Реабилитационное сообщество на территории Прихода

О материальной помощи нуждающимся

Как получить в храме денежную помощь

О крещении детей

Некоторая предварительная информация для родителей, желающих покрестить своих детей


Житие священномученика Николая Агафоникова

Составлено по архивным документам прихожанкой Храма Анастасией Каревой

Николай Агафонников

Николай АгафонниковРодился о. Николай 1 сентября 1876 года (по ст. ст.) в семье потомственного священника Агафоникова Владимира Яковлевича и супруги его Марии Андреевны, происходившей также из духовного сословия. В их доме царили мир и покой. Они вели примерную семейную жизнь, оба отличались добропорядочностью, трудолюбием, долготерпением, отзывчивостью ко всему живому, старались воспитать эти качества и в своем сыне.

Мать Коли обладала редкой добротой, глубокой набожностью и старалась с детства приучить его к искренней молитве, приводя в пример слова Иоанна Златоуста о том, что душа без молитвенного обращения к Богу мертва и бездыханна.

В благодатную почву упало зернышко. Взлелеянный любовью и добротой матери, заботой и участием отца, рос колосок, постигая тайны природы, бытия, радость общения между людьми. Мальчик распахнут навстречу жизни, огромный мир широко входит в него и воспринимается безбоязненно, потому что распростерто над ним крыло Ангела-Хранителя. Еще без Писания, на основании детского мировосприятия, он влечется к Отцу Небесному, и на этом опытном чувстве зарождается его Вера.

Он рано понял, что “...речь к Богу не языком произносится, а чувствами сердца” (Феофан Затворник), и молитва стала для него первым и главным делом жизни.

С самого раннего детства Коля приобщился к церковной жизни при храме в своём родном селе Лекма Слободского уезда Вятской губернии. В своих воспоминаниях о. Николай пишет: “…Лет с шести я с матерью ходил на клирос и пел с нею, а с семи лет уже читал часы и даже Шестопсалмие…”. В это же время он так серьезно и ответственно несет послушание пономаря, что прихожане удивлены смышлёности мальчика, усердию и аккуратности в исполнении своих обязанностей, внимательности, с какой помогает при богослужении.

В начальной школе учиться мальчику было интересно и легко. В 1887 году, по ее окончании, Коля Агафоников поступает в Вятское Духовное училище, показав отличное знание церковно-славянского языка. Как и в школе, он отличается серьезным отношением к занятиям и примерным благонравием.

В 1898 году Николай зачислен воспитанником Вятской Духовной Семинарии и одновременно становится псаломщиком Никольского Собора города Слободской Вятской губернии. Пребывая в этой должности, помимо своих прямых обязанностей, Николай читает много духовной литературы, в особенности труды святых отцов и известных подвижников, лелея мечту посвятить себя духовным подвигам на ниве пастырства, стать искренним, участливым исповедником, со всей сердечностью нести Свет людям.

В возрасте 23 лет Николай Владимирович Агафоников женится на Нине Васильевне, урождённой Фёдоровой, и в том же 1899 году преосвященным епископом Вятским Алексием (Опоцким) рукополагается в сан священника.

Первый приход о. Николая находился в с. Загорье Вятской губернии. Приняв на себя высокий подвиг служения Церкви Божией в чине священника, в своей пастырской деятельности он руководствовался исключительно законом любви, залечивая сердечные раны людей, облегчая их горе участием, советом, хлопотами, радуясь вместе с ними их удачам. Языком сердца, доступным для каждого, разъяснял Священное писание, как мог, старался передать всю глубину Божественного учения, учил жить по заповедям Христовым, находя самое нужное, простое и искреннее слово. Несмотря на сан, возраст прихожан и социальный статус, ко всем относился с неподдельным вниманием и заботой, и люди проникались к нему большим доверием. Он прослужил здесь приходским священником 17 лет, исполняя свою работу с примерным благодушием и величайшей кротостью. Любимый и уважаемый пастырь не только поучал и наставлял в Православной вере своих прихожан, занимался нравственным воспитанием молодежи, утверждением православных и христианских установлений, но давал советы по житейским вопросам, помогал преодолевать трудности в смутные предреволюционные годы, когда народ так нуждался в истинных радетелях и утешителях. Он помогал в приобретении предметов первой необходимости, лечил прихожан, покупая для них лекарства. Со всей полнотой любящего сердца он жил со своими пасомыми, отечески заботясь об их благе и спасении.

В 1917 году новое правительство постановило отделить Церковь от государства. И великие таинства стали совершаться скрытно: за крещение или венчание люди подвергались не только словесному осуждению, – их увольняли с работы, они становились объектом репрессий. Семья стала “ячейкой общества”, а не союзом Свыше, школы сделались тоже государственными, и Закон Божий преподавать стало негде. До сих пор мы пожинаем горькие плоды огульной агрессии государства на Церковь, проявившейся современной безнравственностью: ведь познание Истины может дать только изучение Священных книг, а духовное развитие – заботливый батюшка. Что говорить, если даже новогоднюю елку вскоре объявили “порождением поповщины” и запретили!

К 1919 году окончательно укрепившиеся во власти большевики сразу развернули охоту на священнослужителей. Под маской обличения “тунеядцев” и “обманщиков” народа новая власть развязала себе руки для открытого террора и по отношению к христианам. Это время стало началом беспрецедентных гонений на Церковь. Публично устраивались “обличительные” диспуты между священниками и “идеологами нового времени”, имевшие целью опорочить учение Церкви и пригвоздить к “позорному столбу всех попов”; под улюлюканье толпы сбрасывались колокола; начались аресты верующих; кто-то оказался насильно выдворен из страны.

Широко развернувшаяся идеологическая борьба против Православной Церкви достигла своей цели. Взбудораженная толпа в предвкушении благ, которые обещала новая, “народная” власть, под видом восстановления социальной справедливости грабила дома священников, нередко посягая на жизнь священнослужителей и членов их семьей, крушила иконостасы, выламывая священные лики из серебряных и золотых окладов. Осквернялись монастыри, уничтожались церковные книги. Тяжелые свинцовые тучи большевистских погромов, казалось, навсегда сокрыли чистое небо над синими куполами церквей.

Эти смутные времена застали семью о. Николая в г. Вятке. Как истинный патриот, он не покинул свой приход,  несмотря на претерпеваемые бедствия, делал духовное дело, дело всей жизни, выдерживая натиск революции. В нем пылал дар Духа, помогающий вынести гораздо больше, чем может вытерпеть человек.

Ревностные строители новой жизни считали, что денежные пожертвования и другие церковные доходы – от совершения богослужений и треб, составляют огромные накопления, и священники их где-то прячут. Начались ночные обыски. Опьяненные легкой наживой, прикрываясь благородными целями, под видом помощи голодающим, они искали у о. Николая золото и драгоценности. Какие несметные богатства могла скрывать семья приходского священника, состоящая из 10 человек, где работал только глава семьи? И работал не для получения каких-то материальных ценностей.

Позднее, когда стало ясно, что духовенство в России, как и большая часть населения, еле-еле сводит концы с концами, большевики приступили к следующему этапу борьбы за “светлое будущее” – необоснованным уголовным преследованиям православных. В феврале 1923 года отец Николай был арестован в г. Вятке и препровождён в Москву на Лубянку по подозрению в контрреволюционной деятельности. Просидев в Лубянской тюрьме до июля, он был отпущен за недоказанностью улик.

Несмотря на все сложности и опасности священнического служения при советской власти, о. Николай не оставил своего креста – не отказался от сана, не перешёл во вскормленную властью обновленческую церковь, сулившую чины, спокойствие и льготы. Перестрадавший, прошедший подвалы Лубянки, он по-прежнему на своем посту – исполняет лежащие на нем обязанности добросовестно и усердно, еще и еще раз являя высокие личные качества. Он открыт духовному наследию христианства, готов безропотно принять тернистые пути для приобретения жизненной мудрости, для закаливания духа. Его участливое, всегда ко времени, слово, словно солнечный лучик, раздвигает серую тень безысходности; от него будто бы исходит тепло весны, и мягчеет, оттаивает душа, и озаряется светом единственно верная тропка.

Перебравшись в 1927 году поближе к своим взрослым детям в Подольский район Московской области, он служит сначала в селе Ворсино, а позже, с 1930 года, является настоятелем Покровского храма села Ерино и благочинным Подольского округа.

И здесь, на новом месте, он со всей задушевностью и терпением закладывает понятия добра, внутренней свободы и истинной любви, ведет за собой по ступеням нравственного восхождения своих “овец”, подобно пастуху, исполненному мудрости и духовного опыта. На посту благочинного ревностно следит за соблюдением церковных правил, отстаивает права Церкви, заступается за священников, чьи приходы курирует.

Благодатный колос лишь склонялся долу под ветрами революций и бесчинств оболваненных людей, не имевших веру основой, которые строили “светлую” жизнь под лозунгом “Весь мир до основанья мы разрушим”, срывая кресты, сжигая храмы, – и вновь распрямлялся.

Где бы ни служил отец Николай, везде его любили. Он внушал уважение своей участливостью, духовной стойкостью, высокой нравственностью и бесстрашием. Общаясь с прихожанами не только во время богослужений, но и во в небогослужебное время, он всегда оставался открытым и доступным. Именно эта способность с любовью и состраданием относиться к людям, искренне и доверительно беседовать с ними послужила поводом к его аресту 16 октября 1937 года….

В октябре – ноябре 1937 года по инициативе Подольского районного отделения УНКВД по Московской области начались массовые аресты “антисоветского и контрреволюционного элемента” в Подольске и Подольском районе. В первую очередь в круг арестованных попали духовенство и активные верующие. Конечно, это не могло не коснуться Подольского благочинного, митрофорного протоиерея, имевшего большой авторитет среди священников и прихожан.

Из материалов “Следственного Дела № 4320 на служителя культа Агафонникова Николая Владимировича” видно, что показания против него дают люди, пользовавшиеся его гостеприимством и вниманием. Вот некоторые характерные примеры.

Из показаний “свидетеля”, который, по его собственному признанию, “в феврале месяце… зашёл в сторожку [при церкви] погреться”: “Агафонников, … высказывая мне свои контрреволюционные убеждения о жизни при Сов. Власти говорил следующее: “Ну, как? Всё также живёшь-маешься при Сов. Власти, до чего дожили  –  ничего нет, ни хлеба, ни денег”.

А вот показания ещё одного “свидетеля”, так вспоминавшего о знакомстве с о. Николаем: “Когда я после службы зашёл отдохнуть в сторожку, то Агафонников пригласил меня пить чай, с этого началось знакомство”, и далее на вопрос о контрреволюционной деятельности “свидетель” отвечает, что “гр. Агафонников неоднократно высказывал свои к/р убеждения среди верующих и заявлял: “Жизнь сейчас при Сов. Власти очень тяжела,… приходится себе отказывать во всём, даже в питании. Раньше гораздо лучше всем жилось, материально всем были обеспечены, а теперь приходится всем голодать”.

Из протокола допроса о. Николая видно, что он отвечал на вопросы следователя кратко, без конкретных фамилий. Например, на вопрос: “С кем Вы имеете общение из служителей культа в Подольском районе?”, он ответил: “Как благочинный, имею общение по службе со всеми священниками по Подольскому району, близких же отношений я ни с кем не имел”. (Из протокола допроса). О. Николай знал: даже простое упоминание имени человека в стенах НКВД могло трагически отразиться на его судьбе.

По обвинительному заключению, подготовленному мл. лейтенантом госбезопасности Макровым и лейтенантом госбезопасности Честновым, утверждённому начальником IV отдела УГБ УНКВД МО капитаном госбезопасности Персицем, 3 ноября 1937 года заседанием тройки при Управлении НКВД СССР по МО Агафонникову Николаю Владимировичу по обвинению в контрреволюционной деятельности назначена высшая мера наказания – расстрел.

В то время “вердикт” выносился скоро. Расследование не проводилось, в суть дела никто особенно не вникал: нужно было освобождать камеры – места для новых жертв “красного террора”.

5 ноября 1937 года приговор приведён в исполнение: на Бутовском полигоне отец Николай был расстрелян, подобно тысячам новомучеников и исповедников Русской Православной Церкви.

Крепость Духа, дарованная свыше, усовершенствованная в ходе всей жизни, позволила ему не сломаться и достойно вынести все испытания, выпавшие на его долю. Патриот своей Родины, он всю жизнь боролся за чистоту Православия, преданно служил русской Православной Церкви. Тяжкие испытания выпали на ее долю, но она выжила, потому что у кормила стояли такие удивительные люди, как о. Николай.

Он обрел вечный покой, явив пример мужества и долготерпения, как и его коллеги по служению, замученные в те годы по тюрьмам и лагерям. Срезанные острым серпом спелые колосья дали нам духовные хлеба безграничной Веры, беспредельной стойкости и негасимой Любви.

Обретя мученический венец, отец Николай причислен к новомученикам и исповедникам российским, молящимся перед Престолом Божиим о спасении нас, грешных.

Николай Агафоников полностью реабилитирован Прокуратурой  Московской области 21 февраля 1994 года.

Почитать память священномученика Николая следует в день его мученической кончины 5 ноября и в день Соборной памяти новомучеников и исповедников Российских – 25 января (7 февраля), если этот день совпадает с воскресным днем; если же он приходится на будни, то в ближайшее воскресение после этой даты.